Споры об экономическом росте в России обычно ведутся вокруг его краткосрочных аспектов: закончилась ли рецессия, будут ли темпы роста ВВП в 2017 году выше 2%, как сильно повлиял на показатели пересмотр методологии Росстата и переход ведомства под контроль Минэкономразвития. Эти вопросы, безусловно, важны, но гораздо важнее политические и экономические изменения, которые могли бы существенно увеличить долгосрочные темпы роста экономики России. Ведь большинство российских граждан собираются прожить в России не год и не два, а целые десятилетия.
Если мы в ближайшие десятилетия собираемся сократить отставание от развитых стран, спор о том, растет ли российская экономика на 1% или 2% в этом году, абсолютно не важен. Российские доходы на душу населения ниже американских примерно в три раза. И чтобы сократить отставание, например, до полутора раз за 25 лет, темпы роста России должны опережать американские на три процентных пункта каждый год. Если американские доходы на душу населения будут расти на 1,5% в год (как прогнозирует МВФ), то российские должны расти на 4,5%. А чтобы догнать США за 25 лет, российские подушевые доходы должны расти на 6% в год, примерно как это сейчас происходит в Китае.
От чего зависит долгосрочный экономический рост? Сбережения, инвестиции, производительность, инфляция, обменный курс и даже демография – все это производные четырех фундаментальных факторов, которые меняются гораздо медленнее (или не меняются вообще): человеческий капитал, экономические и политические институты, география и культура (понимаемая как совокупность ценностей, предпочтений и социальных норм). Исследователи продолжают спорить, как человеческий капитал, институты и культура влияют друг на друга и как на них влияют география и климат.
На сегодня консенсус (или, скорее, его отсутствие) проще всего сформулировать так: «все влияет на все», причинно-следственные связи работают во всех направлениях. Если реформы могут способствовать повышению международной конкурентоспособности человеческого капитала, подотчетности и прозрачности политической системы, повышению качества защиты частной собственности и политической и экономической конкуренции, формированию эффективной и независимой судебной системы, повышению доверия внутри общества и между обществом и властью, неприятия обществом коррупции, то любая из этих реформ приведет к повышению темпов экономического роста как напрямую, так и через влияние на другие фундаментальные факторы.

Как работают промежуточные институты

Один из ключевых результатов недавних исследований фундаментальных факторов долгосрочного экономического роста заключается в том, что эти факторы меняются медленно. Их взаимодействие может создавать эффект порочного круга (vicious circle), или гистерезиса (path dependence) – то, что Александр Аузан переводит на русский язык как «эффект колеи». Например, если граждане не доверяют бизнесу (считая, что бизнес заботится о своих краткосрочных эгоистичных интересах в ущерб интересам общества), то они могут одобрять вымогательство чиновниками взяток у бизнеса. Это, в свою очередь, снижает стимулы для предпринимателей инвестировать в свою репутацию, ведь им все равно никто не верит. В такой системе существует и другое устойчивое равновесие, в котором предприниматели ведут себя ответственно, а граждане доверяют им и требуют от чиновников защиты их прав. 
Так как оба равновесия – и плохое, и хорошее – являются устойчивыми, перескочить из одной колеи в другую не так просто. В этом случае – как совершенно правильно указывает Аузан – целесообразно задуматься о промежуточных институтах, то есть мостике для перехода с одного края пропасти на другой в два прыжка.
Понятие «промежуточных институтов» (transitional institutions) впервые было введено в работе китайского экономиста Цянь Инъи «Институциональные основы перехода Китая к рыночной экономике» (2000). Цянь показал, как китайские реформаторы отказались от попыток сразу построить оптимальные институты и предпочли сначала создать работающие переходные институты. Он рассматривает четыре ключевых примера промежуточных институтов: бюджетный федерализм по-китайски, муниципальные предприятия (township and village enterprises), финансовый дуализм и дуальную либерализацию (dual-track liberalization). 
Чтобы понять, как и почему эти институты работали в Китае, достаточно рассмотреть последний пример. Дуальная либерализация была сначала внедрена в сельском хозяйстве (household responsibility system), а затем и на промышленных предприятиях (contract management responsibility system). Основная идея заключалась в том, что предприятие было по-прежнему обязано выполнять план – поставлять заданное количество продукции по регулируемым ценам. Но продукцию, произведенную сверх плана, предприятие могло продавать по рыночным ценам. Таким образом, в Китае удалось одновременно избежать развала связей предприятий (плановые поставки продолжали работать) и создать рыночные стимулы (каждая дополнительная единица продукции оценивалась по рыночным ценам).
Необходимым условием для работы такой системы является уверенность каждого предприятия в том, что государство выполняет свои обязательства. То есть обеспечивает, во-первых, право каждого предприятия продавать сверхплановую продукцию по рыночным ценам, а во-вторых, обязательства его поставщиков поставлять плановое количество сырья по регулируемым ценам. Если не обеспечено первое правило (например, если государство забирает сверхплановую продукцию по заниженным ценам), то разрушаются рыночные стимулы. Если не обеспечено второе, то предприятие понимает, что ему надо закупать сырье на рынке (или на неформальном/бартерном рынке), и будет стараться раздобыть денег, продавая и свои плановые объемы по рыночным ценам. В этом случае дезорганизуются остатки плановой системы.
Поэтому работа промежуточных институтов невозможна без уверенности в способности государства выполнять свои обязательства. Чтобы убедить экономических агентов в том, что правила игры не зависят от прихотей конкретного руководителя, Дэн Сяопин и его преемники построили сложную систему ротации руководства КПК и меритократических принципов карьерного роста внутри партийной и государственной иерархии. После смерти Мао высшее руководство КНР менялось каждые 10 лет. При этом неукоснительно соблюдался принцип «семь вверх, восемь вниз» (в 67 лет стать членом Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК было можно, а в 68 – уже нельзя). Кроме того, на освобождающиеся вакансии в центральном руководстве продвигали губернаторов или секретарей обкомов, чьи регионы добились более впечатляющего экономического роста. 
При этом государство не должно быть не только слишком слабым, но и слишком сильным. Иначе предприятия будут понимать, что высшее руководство будет хозяином своего слова в извращенном понимании: захотел – дал слово, захотел – взял обратно. Именно поэтому в Китае правила игры завязаны не на прихоти индивидуального лидера, а на институт партии и установленные ею ограничения для своих же руководителей. 

Демократия и политэкономия реформ

Промежуточные институты требуют политической системы, ориентированной на долгосрочное развитие и готовой смириться с существованием сдержек и противовесов. По разным причинам в России до сих пор нет уверенности в том, что демократическая политическая система удовлетворяет этим требованиям. Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) всегда был уверен, что демократия и политическая конкуренция не только ценны сами по себе, но и помогают построить устойчивую рыночную экономику.
То, что демократия способствует экономическому росту, доказывается и в бестселлере Аджемоглу и Робинсона «Почему одни страны богатые, а другие бедные» (2015). Статистические данные показывают, что демократия действительно защищает инвесторов от экспроприации и произвольного изменения правил игры лучше, чем диктатура. Поэтому демократизация действительно приводит к повышению темпов экономического роста. 
Демократия, и именно демократия совместима с рыночной экономикой. Миф о том, что возникающее в рыночной экономике неравенство обязательно приводит к росту популизма, связан с непониманием природы различных видов неравенства. Неравенство (как, впрочем, и равенство) бывает справедливым и несправедливым. Несправедливое равенство – это уравниловка, когда бездельники получают столько же, сколько и трудолюбивые и талантливые сотрудники. Несправедливое неравенство – это неравенство возможностей, ситуация, когда успех обуславливается не талантом и усердной работой, а происхождением, связями, взятками. В своей работе «Влияние циклов на экономический рост: человеческий капитал, политическая экономия и плохие кредиты» (2017) я описываю, как граждане отвергают рыночные реформы в тех переходных экономиках, где выше несправедливое неравенство, и поддерживают там, где выше неравенство справедливое. 
Именно поэтому ЕБРР считает равенство возможностей ключевым приоритетом своей работы. Если рыночные реформы приводят к неравенству возможностей, они справедливо воспринимаются как несправедливые и отвергаются большинством избирателей. Разрабатывать и продвигать такие реформы бессмысленно и даже контрпродуктивно, так как они подрывают доверие к рыночным реформам вообще. С другой стороны, если демократические институты обеспечивают подотчетность власти большинству избирателей, а рыночная экономика приводит к росту доходов всех, а не узкого круга элиты, это и есть рецепт устойчивого долгосрочного экономического роста.
Один из рисков при создании промежуточных институтов – это появление групп интересов, которые будут стремиться сохранить статус-кво и поэтому начнут противодействовать переходу от промежуточных институтов к оптимальным. Именно в этом заключается основной механизм так называемой ловушки среднего дохода. В эту ловушку попадают не все страны. Например, в Южной Корее кризис 1998 года разрушил политическую легитимность системы, основанной на чеболях, и привел к переходу от индустриальной экономики к постиндустриальной, основанной на знаниях.
Но во многих странах промежуточные институты, которые помогают преодолеть бедность и достичь среднего уровня дохода, приводят к появлению устойчивых коалиций лоббистов, не заинтересованных в конкуренции со стороны новых предприятий. Отсутствие конкуренции, в свою очередь, приводит к стагнации – экономика попадает в ловушку среднего дохода и продолжает отставать от развитых стран.
Александр Аузан абсолютно верно замечает, что построение институтов – это дело не быстрое. Это верно и для оптимальных экономических институтов, и для промежуточных (тем более что для них необходимы сильные политические институты). Также это верно и для изменений в других фундаментальных факторах экономического роста – человеческом капитале и культуре. Но чем длиннее путь, тем скорее надо начинать движение. Впрочем, правильно выбрать направление движения еще важнее. Иначе может случиться как в известном анекдоте, где невозмутимый водитель пойманной возле города машины на вопрос «Далеко ли все-таки до города?» после двух часов езды отвечает: «Вот теперь далеко».